Чертова Мельница - Страница 68

— Не на вас и кончится, — с понятливым видом кивнул Сварог. — Ладно, будем считать, что дело это житейское. У нас в королевстве столько вековых традиций…

— У Альдерона и в самом деле приличное заведение, — приободрившись, продолжал писец. — Воришка или шулер туда ни за что не пролезет, а девок… а девок, простите за такие подробности, ваше величество, подбирают таких, чтобы ни в жизнь пьяного клиента не обворовали. Спокойное заведение, нам с ним никаких хлопот… а вот если взять парочку гадюшников в нашем квартале, ту же «Яблоневую ветвь» или «Приют истомившегося»… Ох, простите, я чего-то не туда повернул… Короче говоря, позавчера ранним утречком господин Альдерон к нам форменным образом примчался, запыхался весь, несся, видимо, сломя голову — при его-то обычной солидности… Он прошел к начальнику, а вскоре начальник вызвал меня и сказал, что в «Олене и арбалете» приключилось убийство. И посему мне поручается туда немедленно отправиться вместе с парой сыщиков — осмотреть там все, составить протокол, как полагается… а главное, провести дело без малейшего шума и держать язык за зубами, потому как заведение приличное и следует позаботиться о его репутации… Я переоделся в цивильное, у меня для таких случаев всегда висит в шкафу специальный наряд, в котором я выгляжу простым градским обывателем… ну, а сыщики и так никогда в мундирах не ходят… Пришли мы… А он там, на постели, уже совсем закоченел. Никец — ну, наш сыщик — сразу определил, что убили его еще глубокой ночью, часов за пять до рассвета. Мастерски, говорит, убили — стилетом в сердце, одним ударом, стилет так в груди и торчал… А еще Никец моментально определил, что окно как было заперто изнутри, так и осталось, и Бранис с ним согласился. По ихнему выходило, что убийца отпер замок отмычкой, тихонько вошел, одним ударом прикончил спящего, а потом долго и старательно ворошил его вещички. И обе дорожных сумки, и поясной кошель были наизнанку вывернуты, все, что там было, валялось на полу, как попало. Господин Альдерон, когда услышал про убийцу, который прошел ночью по коридору с отмычкой, пришел в совершеннейшее расстройство — это же какой удар по репутации… Он нас умолял ни словечком никому не проговориться…

Сварог усмехнулся:

— Сколько он вам дал?

— По пять золотых, — с убитым видом признался писец. — И мне, и Никецу с Бранисом. Мы так подумали: это ж не преступление покрывать, просто не болтать языком, и все тут — что нам и так уставы предписывают… Убийство это нам очень быстро показалось ужасно странным…

— Почему?

— Этот не взял денег, — выкатив от усердия глаза, сказал писец. — Вывернул кошелек на стол, видимо, что-то искал и в нем, но деньги так и остались лежать, серебряных ауреев там было, по описи, тридцать четыре, и двенадцать ауреев золотом, ну, и медяшки… Совершенно его деньги не интересовали, он за чем-то другим пришел. Только за чем, никто теперь не скажет, никто ж не знает, что у покойника при себе было раньше, когда он был жив, и, соответственно, не определить, что пропало…

Сварог слушал его с возрастающим интересом: писец звезд с неба безусловно не хватал, но свое полицейское ремесло знал неплохо. В том, что он говорил, был резон.

— Я составил протокол, а потом мы, как положено, все сложили назад. Носильные вещи и тому подобное упаковали в те же сумки, а деньги, и все документы, что нашлись при покойном, сложили в наш мешок, — он показал на означенный. — По документам это выходил Юлвар Пешер, член Золотой гильдии, приказчик торгового дома «Братья Бургато» из Ронеро… только потом оказалось, когда мы проверяли, что документы насквозь липовые: и Пешер такой не числится в гильдейских списках, и по проставленному адресу живут совсем другие люди, и нет в Ронеро никакого такого торгового дома, никто и не слыхивал про братьев Бургато… Но это уже потом было, а тогда я… — он передернул плечами, шумно почесал в затылке, заерзал. — Не то чтобы я такой сообразительный, просто есть старая инструкция: в странных случаях, не откладывая, проверить, не зашито ли что в одежде. Мы втроем сошлись, что случай самый что ни на есть странный: сколько раз бывали на жмурах… прошу прощения, на убийствах, но ни разу не видели, чтобы убийца оставлял деньги на столе, как мусор… Никец с Бранисом взялись перетряхивать вещички из сумок, а я взял с вешалки его хомерик. И только это я его вывернул подкладкой вверх, вижу: в двух местах швы неправильные какие-то, грубые, ни один хороший портной такого подмастерьям не спустит. А хомерик был и в самом деле дорогой, приличный, в самый раз для Золотой гильдии. Грубыми такими стежками зашито, я б, наверно, и сам так коряво зашивал, доведись нужда… Взял я ножичек, подпорол аккуратно там, где что-то твердое прощупывалось — и нате вам! Зашита там натуральнейшая бляха тайной полиции протектора, то есть покойного барона Гинкара, и уж она-то не поддельная, а самая доподлинная — есть в этих бляхах такие хитрушки, которые только полицейские знают. А в другой поле зашита шифрованная грамотка — буквы все до одной знакомые, но сложены в сущую бессмыслицу. Уж если бляха — то это, к гадалке не ходи, шифрованное донесение… Упаковал я все это отдельно и прямиком двинул к господину начальнику… — он понурился, умолк.

«Ага, — подумал Сварог. — Тут-то ты, сокол ясный, и усмотрел отличимый случай выдвинуться — потому что второго такого еще сто лет может не представиться…»

— Господин начальник сначала очень воодушевился, даже медаль мне обещал… а через день вызвал и ушат ледяной воды вылил — ну форменным образом… Я, говорит, Курлич, буду с тобой говорить как серьезный человек с серьезным человеком. Номер бляхи, говорит, мы быстренько проверили — и числится он среди тех номеров, что выданы были в свое время личным агентам покойного господина протектора. Такие вот личные агенты — особая статья. Выполняют они исключительно личные поручения протектора, в официальных бумагах все, что они добудут, никоим образом не отражается, а оседает у самого протектора — сплошь и рядом не на бумаге, а в голове. Ну, а поскольку господин барон уже полтора года как преставился, то донесение это для нас полностью бесполезно: ни одна живая душа, кроме двух покойников, барона и приказчика этого мнимого, понятия не имеет, о чем там речь. Даже если и удастся расшифровать, никто не поймет. Да и личных агентов протектора ищи-свищи. Они ведь, узнавши о смерти барона, моментально изничтожили бляхи, сожгли документы, если были, и притворились, будто они испокон веков мирные градские обыватели. Такой у них устав, которого никто в глаза не видел, но малость наслышаны… А посему, Курлич, говорит господин начальник, приказываю тебе и о бляхе, и о шифрованной бумаге позабыть начисто. Я, говорит, посоветовался там — и на потолок показывает — и получил оттуда высокое мнение: опечатать все, сдать в архив и забыть на веки вечные. Убийцу приказчика Пешера, само собой, искать будут со всем усердием — но про бляху и документ забыть. И если ты, Курлич, говорит господин начальник, будешь умным малым, каким я тебя прежде считал, и языком молоть не станешь, я тебе быстренько выхлопочу нашивки письмоводителя, до которых тебе, если по уставу, еще пять лет выслуги… А будешь дураком и не поймешь текущего момента — выгоню на улицу в патрульную полицию, уже без чина, и будешь ты до седых волос сапогами мостовую драить, даже до десятника не поднявшись… Что тут делать? Пришлось заверить, что я не дурак и текущий момент понимаю…