— Интагар мне говорил, что вы трижды переряженным странствовали по деревням…
— Было, ваше величество, — кивнул Гаржак. — Но это никогда не имело отношения к крестьянам. Объектом интереса дважды были провинциальные дворяне, а в третий раз — крупный скототорговец из главного города провинции.
— Он говорил еще, что перевоплощаться вы способны мастерски…
— В кои-то веки он обо мне отозвался хорошо…
Сварог усмехнулся:
— Он вас по-прежнему терпеть не может, хотя давно уже не пристает с просьбами вас повесить или, по крайней мере, отправить за решетку. Однако надо отдать ему должное — он никогда не говорил, что вы плохой работник… Граф, я вас намерен отправить именно что в деревенскую глушь. Дело серьезнейшее и наверняка опасное. Боюсь, если вас раскроют, постараются избавиться так, чтобы и следа не осталось…
— Ну, это мы еще посмотрим… — хищно улыбнулся Гаржак. — Куда следует отправиться?
— Деревня Туарсон в провинции Гартвейн. Редкостная глушь. Не бывали?
— Не доводилось, — сказал Гаржак. — В Гартвейн заносило пару раз… и в похожие уголки, так что примерно я эту редкостную глушь представляю. Что я должен там искать?
Сварог помедлил.
— Честно признаться, я и сам плохо представляю, что именно вам следует там искать, — сказал он. — В детали я вас посвящать не буду — исключительно оттого, что объяснения отнимут много времени, а времени у нас мало. Вам надлежит искать необычное, все, что не соответствует жизни обычной провинциальной деревни. Нечто такое, чего там быть категорически не должно. Понимаете?
— Не до конца, но в основном, ваше величество…
— Это может быть что угодно, — сказал Сварог. — Приспособления, устройства, механизмы, знания, которым не полагается быть в обычной деревне.
— Оно там есть? — серьезно спросил Гаржак.
— Есть, — кивнул Сварог. — Уж в этом-то я уверен. Там живет шестилетняя девочка по имени Эльбетта. Понятия не имею, редкое это имя, или Эльбетт там носится целый выводок. Понятия не имею, как зовут ее родителей и из какой она семьи. Но она там живет. И как раз в ее доме могут отыскаться прелюбопытнейшие вещи… Вам не нужно ничего добывать — только вызнать, что там происходит, что там припрятано по углам… Справитесь?
— Постараюсь…
— Кем вы притворяетесь?
— Первый раз я был мелким приказчиком, — сказал Гаржак. — Но работать оказалось трудновато — для крестьян и подобная личность остается городским чужаком. Поэтому я с тех пор выступаю в роли бродячего точильщика. Вот эту персону в деревнях всегда встречают радушно. В каждом дворе есть самодельные точила, но крестьяне всегда рады мастеру с настоящим станком, точильным кругом. Ножи, топоры, косы, овечьи ножницы, секачи для мяса и капусты, да чего только ни тащат…
— Вы можете, не вызывая подозрений, задержаться там на недельку, а то и подольше?
— Деревня большая?
— Двести с лишним дворов.
— Запросто. В такой деревне раньше и не справишься. И всегда можно придумать благовидный предлог, чтобы задержаться еще на несколько дней. В таком обличье можно часами болтать с местными. Для захолустной деревни любой бродячий ремесленник — источник новостей из большого мира. Двести с лишним дворов… Значит, там непременно есть корчма, а то и не одна. И обязательно найдутся девушки, которые не прочь почесать язык с повидавшим свет городским парнем. Среди них попадаются страшные болтушки… а иногда, говоря по правде, и не особенно строгих нравов особы, что еще более облегчает задачу.
Сварог усмехнулся:
— А нет ли риска, что деревенские парни городскому бока обломают?
— Случается… — сказал Гаржак. — Но я давно научился держаться так, чтобы не давать повода для стычек. У них и на этот случай есть вековые традиции, от которых как-то не отступают, достаточно их знать и не лезть на рожон… Знающий обхождение бойкий парень, умеющий завлекательно рассказать о новостях, поддержать степенную беседу в корчме, позубоскалить с девушками, с парнями на выгоне, местного пойла пригубить, поиграть на том и на сем — а это значит, танцульки устроить с самим собой в роли музыканта… — он кивнул на стоявший в уголке виолон, простой, без лака и украшений, как раз и приличествующий бродячему ремесленнику. — Где танцы, там и бутылочка, языки развяжутся… Знакомое дело. Прикажете изобразить?
— Изобразите, — кивнул Сварог.
Проворно поднявшись, Гаржак взял виолон, устроился на лавке возле буфета и ударил по струнам:
— Сильнее красоты твоей
моя любовь одна,
она со мной, пока моря
не высохнут до дна.
Не высохнут моря, мой друг,
не рушится гранит,
не пересохнет водопад,
а он, как жизнь, бежит…
Сварог смотрел на него не без уважения. Перед ним оказался совершенно другой человек — недалекий, но шустрый мастеровой-волокита, с томным, преувеличенным пафосом третьеразрядного актера бросавший пылкие взгляды в пустое пространство, где явно подразумевалась деревенская красотка, то и дело поправлявший усики ногтем большого пальца. Все ухватки и повадки битого жизнью бродячего ремесленника переданы мастерски — в меру вульгарный, в меру нагловатый дешевый кавалер с городской окраины. Сварогу такие не раз попадались во времена прошлых странствий по глухой провинции. Неотразимое впечатление такие молодчики производят на простоватых деревенских красоток, в жизни не бывавших дальше главного города (обычно городка) провинции, а то и просто-напросто близлежащей ярмарки.