«Туарсон — фригольдерская деревня в провинции Гартвейн, Ронеро. Двести одиннадцать дворов, тысяча шестнадцать человек обоего пола. Овцеводство, посевы ячменя, рыбная ловля, охота. Единственная мануфактура по выделке конской сбруи, принадлежащая градскому обывателю Филатро. Ярмарок нет».
Там были еще какие-то пустяки, но это уже не имело значения. Сварог разглядывал карту. То самое классическое захолустье — сотня лиг до гланской границы, деревня располагается у самых поросших лесом отрогов Каталаунского хребта, смело можно сказать, на отшибе, вдали от больших дорог и проезжих трактов. До самого ближнего соседнего села… ага, не менее сорока лиг. В такой глуши не то что компьютер — в такой батальон спрятать можно, если, как это обычно у крестьян и бывает, действует круговая порука, никто в большом мире и не узнает…
— Получилось! — воскликнул Элкон. — Командир, вы…
— Не гений, но что-то близкое, — скромно сказал Сварог. — Получилось… Что вы хотите, все-таки шесть лет… Но снова Гартвейн. Сплошные от него сюрпризы…
— Я могу войти в сеть восьмого департамента. Снова воспользоваться их наблюдательными системами.
— Я крепко подозреваю, они поставили защиту. Коли уж Гаудин прекрасно знает, что мы пользовались его системами, но не может ничего доказать…
— Конечно, поставили, — пожал плечами Элкон. — Я их обойду в два счета. Их компьютерщики, полное впечатление, пользуются замшелыми наработками столетней давности. Примитивный народец, ни капли фантазии и творчества… Все получится.
— Ну, попробуйте, — сказал Сварог. — Для очистки совести. Я абсолютно уверен, что вы увидите самую обычную деревню и ее жителей, занятых обычными крестьянскими делами. Уж если у них хватило мозгов неведомо как смастерить компьютер, он, несомненно, под открытым небом не стоит. Да и Бетта вряд ли забавляется во дворе или посреди улицы… Ну ладно, для очистки совести…
— Я мог бы туда отправиться…
— Я вас туда не пущу, — сказал Сварог. — В деревне, особенно захолустной и уж тем более такой, к любому чужаку относятся если не с подозрением, то самое малое настороженно. Вы не сможете убедительно изображать крестьянского парня… как и я не смогу прикинуться крестьянином так, чтобы поверили. Тут нужны совершенно другие люди…
— Они спят, все до единого, — предупредительно сообщил министр двора, неотступной тенью следовавший по пятам. — Я не стал распоряжаться, чтобы их будили, чуть ли не двое суток трудились без отдыха…
— И правильно, — сказал Сварог. — Пусть отдохнут…
— В статуе ни малейшего изъяна, все проверили тщательнейшим образом…
— Рад слышать, — сказал Сварог отстраненно.
И медленно принялся обходить кругом бронзовую конную статую в полтора человеческих роста высотой, поблескивающую свежим литьем, еще, казалось, источавшую жар плавильной печи.
Точная копия маленькой бронзовой статуэтки, одобренной им модели. Ни капли помпезности, все просто и строго — конь выгнул шею, грациозно приподнял правую переднюю ногу, едва касаясь копытом земли, Делия сидит в седле спокойно, непринужденно, с безмятежным лицом глядя вдаль, одетая в точности, как в тот последний день. Сварог остановился, глядя в ее бронзовое лицо, обрамленное рассыпавшимися из-под шляпы кудрями. Тем, кто становится монументами, это, в сущности, все равно, как и тем, кто удостоен не более чем убогой безымянной могилы… Ему вдруг показалось, что с того страшного дня на Морской площади минули десятки лет, и все стало невообразимо далеким прошлым, стершимся в памяти всех, кроме него. Перед глазами у него стояла дымная полоса, протянувшаяся высоко над головами толпы, а в ушах — бряцанье расстроенного дагараса и голос Шедариса, певшего одну из любимых баллад Вольных Топоров:
— Жил да был, смеясь и плача,
жил да был…
Где достойно, где корячась
я и в бедах, и в удачах
не тужил,
жил да был.
На врагов и на невзгоды — положил…
Как ни гнули — не согнулся,
жил, как жил.
Но однажды оглянулся —
слишком многих пережил…
Наше время, дни и годы —
как текучая вода.
В ясный день и в непогоду —
навсегда и в никуда.
Одиноко мне на этом свете, господа…
Он стоял с сухими глазами, стиснув зубы, словно наяву видел высокое пламя, пожиравшее неведомые города, распространявшееся вширь и вдаль, лизавшее каменные своды исполинской пещеры, о которой он по-прежнему ничего не знал — кроме ее незавидного будущего…
— Что, — встрепенулся он, опомнившись.
— Что-то не в порядке, ваше величество, — тревожно прошептал министр двора.
— С чего вы взяли, — холодно сказал Сварог. — Все в полном порядке, мое величество довольны…
Он ненадолго призадумался, рассуждая, как наградить Гая — чтобы и скупердяем не показаться, и не просыпать милостей чрезмерно: парень только начинает, негоже, чтобы занесся и почивал на лаврах. В конце концов, награждать живых гораздо проще, чем мстить за мертвых…
Не глядя на министра, прекрасно зная, что ни одно его словечко не пропадет даром, он сказал негромко:
— Мое благоволение передать устно. Гаю Скалигеру — орден Серебряной Совы и тысячу ауреев золотом. Мастерам — по сто золотых и по медали… какая там уместна для данного случая. Подмастерьям — по десятку золотых и сокращение оставшегося срока вдвое. Если у кого-то есть нужды, просьбы, долги, хлопоты — помочь и решить…